История про то, как я был отморозком

Служил я в армии в городе Н-ске. Чтобы не раскрывать военной тайны, скажу лишь, что раньше он назывался Новониколаевск...



И вот поехали мы как-то раз зимой на учения. В широкие алтайские степи, недалеко от города Бар-аул.

Стою в карауле, дозорный не спит, а заяц алтайский мимо бежит.

Нужно заметить, что ушастые бегуны в той местности (в других я, правда, их не встречал) отличались размером и прыгучестью. Скачет такой кабанчик зигзагом по полю, подпрыгивая, как Елена Исинбаева, выше человеческого, как мне казалось, роста.

Не сказать, что мы голодали, но от попадания в наш армейский котелок его спасало лишь то, что в карауле нам выдавали только холостые патроны. Догнать же пушистого обитателя леса и прибить его прикладом мешал тулуп и огромные валенки.



Кстати, о тулупе.

Это пренеприменный атрибут любого караульного в холодное время года. А погода тогда уронила столбик термометра на отметку в 40.

Повторяю: Сибирь, чистое поле, галопирующие зайцы и сорокоградусный мороз.

Естественно, я был весь в тулупе, за исключением морды лица (надо же было хоть чем-то нести службу). Вообще, в то страшное советское время было тяжело с намордниками.

Неудачно, как выяснилось чуть позже, обмотав едальную область головы шарфом, и получив конденсат от дыхания на остальную часть морды, эту самую морду я и отморозил.



Через несколько часов кожа вздулась и покрылась сочными пузырями и волдырями, как это обычно бывает при ожогах.

Но я не унывал. Несколько дней, вернее ночей, я исполнял роль ротного Франкенштейна.

Спустя пару часиков после команды «отбой» я, подсвечивая фонариком своё лицо (если такое слово считается здесь уместным), тормошил какого-либо сослуживца и сценическим шепотом произносил фразу, полную сакрального смысла: «Петров подъём!»



Почему шёпотом? Да потому что в казарме спала ещё сотня бойцов и, если Петров при пробуждении не сильно орал, можно было таким же образом провести индивидуальный подъём и для остальных.

Нет, никто морду мне, конечно, не бил – боялись к ней прикасаться (иной раз я пускал по роте слух, что это не обморожение, а проказа).



Однако, такая радость у моих товарищей продолжалась недолго. Морда моего лица постепенно зажила, обугленная кожа слезла и на её месте выросла новая: чистая и шелковистая.