Вечернее чтиво

У каждой планеты своя атмосфера, не только та, которой мы дышим, но и
та, которую мы ощущаем. Рвущиеся ввысь, изрезанные волнами бурных морей
горы Кальтурии - исполинские откосы, голые и бесплодные, - отражают
багровый свет зловещего солнца на небе, столь низком и хмуром, что человек
чувствует себя букашкой на ладони мироздания. Локраш, теплый и ласковый,
покрытый лесами и пологими холмами; ароматный ветерок раскачивает цветы,
красный и зеленый свет двойного солнца сливается и переливается
бесконечным переменчивым мерцающим чудом. Снега, льды и непрекращающиеся
электрические бури Рагнарока, а по ночам ослепительной красоты сияние
заполняет небо лентами и полотнищами разноцветного огня. Поющие
колокольчики Ахерона.
Мы заходили на эти планеты во время Большого путешествия, приземлялись
на день-два, пассажиры глазели и восхищались, затем снова вверх,
гравитационные двигатели гудели, поднимая нас в Космос, кружение
гиперпрыжка, бросающего нас от звезды к звезде, и снова посадка, и снова
чудеса природы, поражающие и ошеломляющие. Могло бы и надоесть, но никогда
не надоедало. Вселенная слишком велика, слишком много в ней миров, чтобы
оставалось место для скуки. Поэтому экипаж ждал посадки не меньше, чем
пассажиры, а после нам также не хотелось взлетать, а взлетев, мы снова с
нетерпением ждали посадки на новой диковинной планете.
У каждого из нас были любимые миры. Я знал, что капитану нравились
живые кристаллы Альмури, за главным инженером надо было приглядывать,
когда мы высаживались на Хоумлайне, где в удивительных морях плавали не
менее удивительные рыбы, а для меня ничто не могло сравниться с поющими
колокольчиками Ахерона.
Хольман рассказывал о них, когда я появился в кают-компании. У него
вошло в привычку говорить о мирах, которые нам предстояло посетить, с
научной точки зрения объяснять явления природы и, в некоторой степени,
подготавливать пассажиров к чудесам, которые они увидят, хотя это и не
входило в его обязанности. Несчастных случаев было мало, болели редко, а
гиперпрыжок занимал иногда несколько дней. Для доктора, как и для всех
нас, время от звезды до звезды тянулось медленно.
Я тихо двигался по кают-компании, собирая пустые стаканы, вытряхивая
пепельницы, прибирая разбросанные книги и журналы - превосходный стюард,
как всегда. Хоть эта работа и была лакейской, меня она устраивала,
жалованья хватало, иногда перепадали щедрые чаевые, служба не утомляла,
она помогала скоротать время, и, пока мы заходили на Ахерон, я был
доволен.
- Удивительный мир, - рассказывал Хольман. - По ряду причин животная
жизнь так никогда и не возникла на Ахероне. Это царство флоры. Там нет
даже насекомых.
- Нет насекомых? - Кляйнман нахмурился. Этот маленький лысый человечек
много читал, но знал мало. - А как же тогда происходит опыление?
- Растения двуполые, - объяснил доктор. - Они самоопыляются. Семена же
разносит ветер.
- Колокольчики, - сказал Кляйнман. - Что это такое?
- Знаменитые колокольчики. - Хольман замолчал и взглянул на слушателей.
Они все были в кают-компании, все тридцать пассажиров, которых мы везли
в этот раз. Пожилые люди в большинстве своем, потому что Большое
путешествие стоит недешево. Парочка молодых влюбленных, проводивших свой
медовый месяц, перешептывались, держась за руки. Толстая матрона с
бриллиантами на жирной шее следила за своим сыном, долговязый нелепый юнец
не сводил щенячьих глаз с привлекательной пепельноволосой женщины. Я был
знаком с ней - Лора Амхерст, молчаливая и сдержанная блондинка, она редко
говорила, а улыбалась еще реже.
- Поющие колокольчики Ахерона, - продолжал Хольман, и я осторожно
подошел ближе. - На самом деле никакие это не колокольчики. Просто каприз
эволюции. Преобладающая растительная форма представляет собой кустарник,
достигающий высоты в два человеческих роста. Он плодоносит круглый год и
обычно покрыт стручками разной степени зрелости. Стручки сферической
формы, около дюйма в диаметре, и в каждом полдюжины семян.
- А я-то думал! - потрепанный фат разочарованно надул губы, как было в
моде, когда я родился. - Я воображал, что это настоящие колокольчики.
- Стручки, - недовольно фыркнул Кляйнман. - Только и всего?
- Только и всего, - Хольман бросил быстрый взгляд на меня. - Просто
каприз природы. - Он улыбнулся пассажирам. - Но есть в них все же нечто
особенное. Видите ли, в почве Ахерона содержится очень много кремния. Так
много, что ни одно земное растение здесь бы не выжило.
- Ничего удивительного, - казалось, Кляйнман нарочно действует всем на
нервы. - Во многих мирах земная растительность не смогла бы развиваться.
- Вы правы. - Хольман вновь замолчал, и я знал, что он пытается скрыть
раздражение. Настоящим проклятием были для него невежды, воображавшие, что
они знают все на свете. - Дело в том, - спокойно продолжал он, - что из-за
высокого содержания кремния в стручках они представляют собой хрупкие
стеклянные шары. Семена внутри не закреплены, и при порывах ветра они
ударяются об оболочку.
- Правда, они похожи на плоды физалиса? - внезапно спросила Лора
Амхерст.
- Да, - сказал Хольман и вновь взглянул на меня. - Очень похожи на
плоды физалиса. В поющих колокольчиках в помине нет ничего
сверхъестественного.


Затем последовал шквал вопросов и ответов. Кляйнман старался выказать
свою начитанность и преуменьшить познания доктора. Хольман терпеливо
отвечал. В конце концов, он был членом команды, и ему не хотелось
показывать всем, каким дураком был Кляйнман. Только Лора Амхерст хранила
молчание, прекрасные пепельные волосы, подчеркивали ее бледность. Позднее,
когда пассажиры ушли отдыхать и на корабле все затихло, Хольман вызвал
меня.
- Садись, Джон, - он указал на стул в тесной амбулатории. - Как тебе
наши пассажиры?
- Как всегда.
- Кажется, невысокого ты о них мнения? - Он не ждал ответа и не получил
его. - А что ты думаешь о блондинке?
- О Лоре Амхерст?
- Да, о ней. - Он уставился на шкафчик с инструментами. - Она вдова,
вдобавок овдовела недавно. Не нравится мне все это.
Я знал, что он имеет в виду, но ничего не сказал. Есть темы, которые
можно обсуждать сколько угодно, а есть такие, что раз поговорил - и баста.
Я не мог говорить об Ахероне. Я сделал вид, что смотрю на часы, и Хольман
понял намек.
- Итак, ты не хочешь говорить об этом, - сказал он упавшим голосом. -
Что ж, я сделал все, что мог, остается только надеяться на лучшее. Но она
вдова, и я уже пригляделся к ней. - Он тряхнул головой. - Черт бы побрал
эти слухи. Почему люди не могут поверить тому, что есть на самом деле?
- Может быть, она и поверит. - Я встал и пошел к дверям. - Ты все очень
убедительно объяснил.
- Но ведь недостаточно убедительно, а, Джон? - Он посмотрел на меня
исподлобья. - Так я и думал. - Он вздохнул. - Ладно, подождем до завтра.
Спокойной ночи, Джон.
- Спокойной ночи, доктор.
Когда я уходил, он не сводил глаз со шкафчика.


Смутные очертания Ахерона возникли перед нами на следующее утро, и мы
завтракали под пронзительное гудение гравитационного двигателя. Завтрак
уже закончился, когда мы вошли в атмосферу, посуда еще до посадки была
убрана, и пассажиры ждали, когда откроются воздушные шлюзы. Хольман, как
обычно проводил инструктаж вместо капитана.
- Ничто не может причинить вам вреда на этой планете. Но есть одна
серьезная опасность. Каждый раз мы приземляемся в одном и том же месте,
среди кустов протоптаны тропинки, вы не должны сходить с них ни на шаг.
- Почему? - Кляйнман, как всегда, был невыносим. - Если нам ничего не
угрожает, то что же в этом опасного?
- Вы можете заблудиться, - терпеливо объяснил Хольман. - Кусты высокие,
и заблудиться очень легко. Не сходите с тропинок, и вам это не грозит. -
Он улыбнулся. - Честное слово, вы ничего не потеряете, если последуете
моему совету.
Дело было не только в этом, но он, видимо, решил не тратить слов
попусту. По обыкновению пассажиры выслушали инструктаж беспечно и
равнодушно и явно собирались поступать как им заблагорассудится. Под
наблюдением Хольмана они прошли через шлюз, сопровождавшие их члены
экипажа следовали в некотором отдалении. Он, должно быть, заметил
выражение моего лица, потому что подошел ко мне и серьезно посмотрел на
меня.
- Может, не пойдешь на этот раз?
- Не могу.
- Смог бы, если бы захотел! - рявкнул он, затем уже мягче добавил: -
Зачем тебе это, Джон? Что тебе это даст?
- Извини, - я не хотел спорить с ним. - Мне нужно идти работать.
Работа не заняла у меня много времени, об этом я позаботился заранее.
Как всегда на Ахероне, я торопливо покончил с делами, мысли мои были
далеко. Когда я закончил, Хольман был занят: трое, в том числе и Кляйнман,
вернулись на корабль с изрезанными в кровь руками. Мне было слышно, что
говорил доктор, перевязывая раны.
- Я ведь предупреждал вас, - говорил он. - Кремний - это стекло, а
стекло - вещь твердая, нехрупкая. Что случилось?
- Я хотел сорвать несколько стручков, - сказал Кляйнман, - попытался
сломать ветку. - Он выругался, возможно, от боли. - С тем же успехом я мог
бы схватить пригоршню ножей.
Я направился к воздушному шлюзу и не услышал, что ответил Хольман.
Член экипажа, стоявший у шлюза, узнал меня и вновь повернулся лицом к
зарослям, окружавшим корабль. Слабый ветерок едва ощущался, но даже через
поляну был слышен звон колокольчиков.
Я побежал в сторону долины, и звук усилился.
Это было в стороне от тропы, но я знал дорогу. Я осторожно пробирался
между высокими кустами и остановился, только когда добрался до знакомого
мне места. Передо мной был крутой обрыв, а далеко внизу долина, сплошь
покрытая кустарником, склонившимся под тяжестью блестящих стручков. Я ждал
затаив дыхание, наконец ветер усилился, и началось.


Звон колокольчиков невозможно описать словами. Другие пытались сделать
это, но не смогли, а я не поэт. Нужно услышать эту музыку и понять, а один
раз услышав, невозможно забыть. В долине были тысячи кустов, усыпанных
стручками, она звучала, как огромный резонатор. Звук поднимался наверх
волной, множество нот, все, какие только возможны, вместе и по одной,
сливались, переплетались в бесконечном разнообразии мелодий. В этой музыке
были все звуки, все, какие только могли быть.
Чья-то рука опустилась на мое плечо, и я открыл глаза. На меня смотрел
Хольман.
- Джон!
- Оставь меня в покое. - Я сбросил его руку. - Зачем ты вмешиваешься?
- Уже поздно, - сказал он. - Я начал беспокоиться. - Он взглянул вниз,
на долину, и я понял, что он имел в виду. - Пойдем на корабль.
- Нет, - я шагнул в сторону. - Оставь меня в покое.
- Не дури, - сказал он хриплым от злости голосом. - Сколько раз я
должен повторять тебе, что это - иллюзия?
- Какое это имеет значение? - Я посмотрел на долину. - Я верю в это. Он
живет где-то там, внизу. Я слышу его голос.
- Иллюзия, - повторил Хольман. - Мечта.
- Так считаешь ты, но это все, что у меня есть. - Я взглянул на него: -
Не беспокойся, я верю тебе.
- И надолго хватит твоей веры? - Он выругался грубо и зло. - Черт
возьми, Джон, прекрати травить себя. Твой сын уже пять лет как мертв, твоя
бывшая жена снова вышла замуж. Давно пора вернуться к работе и перестать
растрачивать себя понапрасну.
- Да, - я шагнул в сторону корабля. - Работа. Меня будут искать.
- Да не об этой работе речь, о твоей настоящей работе. Нужно делать то,
чему ты учился, а не нянчиться с кучей туристов. - Он обнял меня за плечи
и заглянул в глаза: - Когда-нибудь ты попытаешься забыть, что это иллюзия.
Когда-нибудь ты решишь, что это реальность. Может, мне нужно рассказать
тебе, что тогда произойдет?
- Нет, - я посмотрел вниз. - Не нужно.
- Пора образумиться, Джон, - сказал он устало. - Ты должен вернуться к
своей научной работе. Какую пользу ты приносишь здесь?
Этот довод был не нов, я слышал его много раз, но как я мог это
сделать? Ведь я потерял бы возможность бывать на Ахероне, в долине поющих
колокольчиков, я не услышал бы больше голос, который так терпеливо ждал
моего возвращения.


По расписанию на Ахероне была двухдневная стоянка. И на это были свои
причины. Лучше всего колокольчики звучали на рассвете и на закате, когда
утренний и вечерний ветер наполнял их трепетной жизнью. Проходили часы, и
пассажиры изменялись. Они стали спокойнее, задумчивее, не вступали в
споры. После первой посадки никто не пытался собирать сувениры. И не
потому, что боялись порезаться о стеклянные ветки, с этим можно было
как-нибудь справиться, - скорее, они боялись, что планета лишится даже
малой части того, что рождало такую чудесную музыку.
Наступила вторая ночь и прошла очень быстро. Рассвет залил горизонт
сверкающими потоками золота и огня, и, как всегда, утренний ветер тронул
колокольчики, и воздух наполнился неправдоподобно прекрасной музыкой. Все
слушали. Экипаж и пассажиры застыли в лучах восходящего солнца, и красота
Ахерона переполняла их души и сердца.
Потом, когда корабль готовился к отлету, пропала Лора Амхерст. Это
известие принес мне Хольман, в его голосе был ужас.
- Вдова, - сказал он. - Колокольчики. Черт возьми, Джон, ты должен был
быть внимательнее.
- Я не отвечаю за пассажиров после того, как они покинули корабль. Но
мне кажется, я знаю, где она.
- В долине? - опередил он меня. - Ты уверен в этом?
- Нет, но один раз я видел, как она шла в том направлении. - Я бросился
к двери. - Я приведу ее.
Я побежал прочь от корабля, продираясь через кусты, не обращая внимания
на ветви, в клочья раздиравшие мою одежду, не вслушиваясь в музыку,
звучавшую вокруг меня, музыку, возникавшую от моих движений. Я свернул с
протоптанной тропинки и побежал в сторону долины. Надо было спешить, я
мчался наперегонки с ветром, и, когда я добежал, все мое тело было
изранено, а одежда превратилась в лохмотья. Я оказался прав. Лора Амхерст
с закрытыми глазами, вытянув вперед руки, шла к краю обрыва.
- Лора! - Я бросился за ней, схватил ее, ударил по лицу.
Она открыла глаза, рот искривился от боли. Я заговорил быстро и громко,
стараясь заглушить доносящийся звон, перебарывая желание сосредоточиться и
слушать.
- Этого нет на самом деле. Ведь это иллюзия. - Я крепко прижимал ее к
себе, предупреждая внезапное движение. - Ваш муж?
- Вы знаете? - Она ловила мой взгляд. - Вы знаете. Правду говорили.
Мертвые на самом деле живут здесь, я знаю, что они здесь живут.
- Нет, - я искал слова, которые могли бы разбудить ее. Сколько раз я
слышал их, сотни раз повторял их Хольман и другие, но все же я с трудом
находил их. - Это обман чувств. Приходишь сюда и слушаешь все звуки,
которые когда-либо звучали, и из них выбираешь те, которые больше всего
хочешь услышать. Лепет умершего ребенка, голос мужа, смех и слезы тех,
кого уже нет. Человеческое сознание - странная вещь, Лора. Оно
воспринимает звуки и наполняет их смыслом, и они уже не то, что есть на
самом деле.
- Я говорила с ним, - сказал она. - И он отвечал мне. Я знаю, он здесь.
- Его здесь нет. - Она попыталась вырваться, и я еще крепче прижал ее к
себе. Я знаю, что один неверный шаг, и мы оба угодим с обрыва. -
Закрываешь глаза и начинаешь слушать и слышишь голос, который хочешь
услышать. Говоришь - и он отвечает, но все это время говоришь с самим
собой. Говоришь и отвечаешь самому себе, а слова и интонации подбираешь из
звона колокольчиков. Это самообман, это еще менее реально, чем фотография
или магнитофонная запись. Память подсказывает слова.
- Там мой муж, - настаивала она. - Он звал меня. Я должна идти к нему.
- Нельзя. - Меня прошиб пот при мысли о том, что случится, если она
вырвется. - Послушайте, слышали ли вы его голос или думали, что вы его
слышите, но вы пошли с закрытыми глазами на звук. Но звук-то шел от
кустов. - Я встряхнул ее. - Вы понимаете? От кустов!
Она не понимала.
- Кремний, - сказал я. - Листья, как бритвы. Долина вся ими покрыта, а
здесь обрыв. Еще два шага, и вы бы сорвались вниз. - Я сжал ее за плечи и
повернул лицом к обрыву. - Мы недаром не водим сюда туристов. Слишком
многие вели себя так же, как и вы, верили, как и вы. - Я показал на то
место среди бледно-зеленых зарослей, где что-то смутно белело. - Мы зовем
это место Долиной поющих колокольчиков, а правильнее было бы назвать его
Долиной смерти.


Она долго смотрела на побелевшие кости. Ветер стих, и лишь нежный звон
доносился из долины, и, когда она заговорила, ее голос звучал громко.
- Вы приходите сюда, - сказала она. - Почему?
- Ради своей мечты, - я рассказал ей все. - Но теперь я понимаю, что
напрасно потерял пять лет. Не повторяйте моей ошибки, не живите прошлым.
Надо жить настоящим и будущим. Не стоит терзать себя воспоминаниями. Пусть
мертвые покоятся с миром.
- А вы?
- И я последую своему собственному совету.
Еще раз я оглядел сверкающее пространство долины и, наверное, впервые
увидел ее. Не то, что о ней рассказывали, не последний приют покинувших
нас, не единственное место во Вселенной, куда мертвые приходят, чтобы
знакомыми голосами говорить с теми, кто их любит и помнит. Я увидел то,
что видел Хольман. Колокольчики - чудо природы, не более. Каприз эволюции,
в них нет ничего сверхъестественного, не больше, чем в любом другом
растении.
Когда мы шли обратно к кораблю, Лора улыбалась. Я понял почему раньше,
чем мы вернулись на Землю.
Я забыл, что Хольман - психолог. Я недооценивал себя. Не учел того, что
крупных ученых не так уж много. И правительство, очевидно, все еще
нуждалось во мне. Но им был нужен здравомыслящей человек.
- Все было подстроено, - сказал мне Хольман в последнюю ночь полета. -
Я не прошу прощения, врачу не нужно искать оправдания для своих методов
лечения. Лора-то вдова. Она актриса божьей милостью - Он внимательно
посмотрел на меня: - Ты удивлен?
- Нет, - честно ответил я. - Я не удивлен.
Умный не поглупеет только потому, что у него в голове слегка
помутилось. У меня было время все обдумать, и некоторые детали
прояснились. Намеки Хольмана, обстоятельства, при которых Лора пропала, и
даже то, что Хольман дал мне понять, куда она могла пойти. Конечно же, она
слышала, что я приближаюсь, и рассчитала все до мелочей. Ей ничего не
угрожало, но я-то этого не знал. Испугавшись за нее, я разрушил
собственную иллюзию, взглянул на себя со стороны и все понял. Но я получил
взамен неизмеримо больше.
Я улыбнулся Хольману и ушел, он обескураженно смотрел мне вслед. Я мог
все объяснить ему, впрочем, все и так разъяснилось бы позже.
Меня ждала Лора.