«Во уста блуд творил»: как занимались сексом на Руси

Принято считать, будто разнообразная сексуальная жизнь прошлых тысячелетий была достоянием исключительно античного мира с его фаллическими символами и культом запретной любви (всем, кто думает, что «раньше было лучше», советуем перечитать «Федру» Софокла), а затем — древней индийской цивилизации, решившей передать накопленные знания будущим поколениям, создав «Камасутру». При этом сексуальная культура Древней Руси остается чем-то неразгаданным и сакральным: обрывочная информация о ней разбросана по берестяным грамотам, житиям и летописям, а потому в историю она вошла как традиционная и целомудренная. Пробуем разобраться, почему на деле все было не совсем так.



Хотя документов, повествующих о личной жизни восточных славян, сохранилось немного, некоторые намеки на связанные с ней племенные обычаи можно отыскать в совершенно разных источниках. Например, летописец Переяславля-Суздальского писал о языческих игрищах так: «...рыщут на гуляниях и по пляске узнают, которая жена или девица исполнена похотливым желанием к юношам, и от взглядов, и от обнажения частей тела, и от жестами пальцами и обмена перстнями, плотью и сердцем распалясь, целуются с лобзанием и совокупляются». Интересно, что подобные «кражи» невест, прозванные «умыканиями», происходили и гораздо позже, в XVII-м веке (и далеко не всегда они совершались по договоренности).

Константин Маковский «Под венец»

Однако с принятием христианства на Руси действительно воцарилась сексофобия: в церковных нормах любые формы сексуальных взаимодействий воспринимались как грех, который человек должен был искупать молитвой — за исключением тех случаев, когда интимная связь использовалась только для зачатия ребенка. Многия князья (видимо, следуя прошлому примерутого самого Владимира Святославича, позднее крестившего Русь и провозглашенного святым: «...а наложниц было у него 300 в Вышгороде, 300 в Белгороде и 200 на Берестове... И был он ненасытен в этом [в блуде], приводя к себе замужних женщин и растляя девиц») продолжали иметь десятки наложниц, которые по своему положению ничем не отличались от рабынь.

Вопреки стереотипам, с приходом православия многоженство и наложничество вовсе не стали пережитками варварского прошлого, а продолжали мирно (и не совсем) сосуществовать с нововведенными церковными нормами. Более того, о северорусских обычаях брать в дом вторую или третью жену, если в браке не родились дети (ну или если из-за возраста или плохого здоровья первой супруге становилось трудно работать), писали даже этнографы XIX-го века.

Таким образом, к XI-му веку Русь оказалась поделена на два полюса: языческий, где все еще жили древние славянские традиции, и христианский, в котором с интимной свободой боролись всеми доступными средствами. За проступки духовник имел право назначить наказание — епитимию, которая обязывала кающегося поститься и преданно молиться в течение какого-то периода времени. Самым жестоким наказанием же считалось отлучение от таинства причастия, которое накладывали на убийц и волшебников, а также прелюбодеев и гомосексуалов. Греховными считались и обыденные с современной точки зреия вещи — например, вступление в сексуальный контакт несколько раз за ночь.

Константин Маковский «Боярский свадебный пир» (фрагмент)

Естественно, такое положение дел нравилось далеко не всем. Раскрепощенность нравов, жившую в русских людях, несмотря на новые порядки, отмечали и иностранцы, приезжавшие в Московию в XVI–XVII-х веках: «Распутство составляет в этой стране столь общераспространенный грех, что их глаз сейчас же подметит его в иностранцах В этом отношении русские не только чудовищно бесстыдны, но как бы олицетворяют собою само бесстыдство».


Отличным подтверждением этому служат исповедальные вопросники, появившиеся в Средние века и получившие особое распространение — притом вопросы об убийстве или воровстве в них имели второстепенное значение, отдавая пальму первенства интимным подробностям жизни людей. Растление тела неразрывно связывалось в христианском сознании с растлением души, а потому считалось чуть ли не главным грехом, который может совершить человек. В это верили не только священники: судя по рукописям, в блуде охотно раскаивались и мужчины, и женщины («И со ближним в роду в любодеянии и в прелюбодеянии блудила всяким содомским блудом, на них взлазила и на себя вспускала, и созади давала, и в задний проход давала, и язык в рот вдевала, и во свое лоно язык влагать давала, и у них тако же творила... И млеко из грудей давала сосать ради любви и чтобы меня любили»).

Ханс Зацка «Лежащая женщина»

Вообще, пока церковь с завидным упорством завещала воздерживаться от «любострастия» и «содомии», к которой относились практически все половые отношения (за исключением классического соития супругов в миссионерской позе), простой народ экспериментировал со всеми видами секса, включая рукоблудие. Девушки, «помышляющие в себе блуд», наряжались и старались привлечь внимание самыми разными способами: например, невзначай наступая «с похотию блудной» на ногу понравившемуся мужчине или «оком мигая блуда ради». В тех редких случаях, когда эти хитроумные уловки почему-то не срабатывали, дамам предлагалось пускать в ход соблазнительные речи, а на крайний случай — прямой контакт со «срамом» избранника (иными словами, считалось нормальным выказать свою симпатию, схватив потенциального суженого за причинное место).

В исповедальных книгах также можно было встретить подробные описания, которым позавидовали бы многие авторы любовных романов: так, особой популярностью среди наших предков пользовались поцелуи — притом не только в губы, но и в «срам», и в «таиныа уды». Чтобы не быть голословными, приведем несколько примеров — всем современным писателям на заметку: «очима моими смотрел в женское лоно, и язык мой женам в лоно вдевал», «во уста блуд творил»; «вдевал еси кому сором свои в рот». К слову, за такие беззакония провинившимся полагалась епитимия на 15 дней.






Но откуда же тогда взялся стереотип о том, что на Руси (а еще в СССР) секса не было — учитывая, что детали взрослых отношений вовсе не держались в секрете и дети с малых лет были посвящены во все детали этого процесса? За такие представления о благопристойности стоит благодарить историков XIX-го века, утверждавших, что «домостроевские» традиции царствовали в прошлом по всей стране. В реальности же сборник наставлений о семейной жизни, составленный протопопом Сильвестром и сложившийся под влиянием Византии, представлял собой идеальную картину, которой мало кто соответствовал. И в то время как знать еще могла пытаться ему следовать, подражая византийским аристократам, остальные продолжали жить так, как привыкли — и в этом мы уже успели убедиться.

Источник: Наталья Серегина, Надежда Адамович «Интимная Русь. Жизнь без Домостроя, грех, любовь и колдовство» (2023).