«Доверие», «Времеубежище», «Пропавшие наши сердца»: три новых переводных романа

Антиутопия Селесты Инг, роман об обратной стороне Америки двадцатых и история про терапию ностальгией: писательница Вера Богданова рассказывает о трех книгах, только что изданных на русском языке.
Эрнан Диаз «Доверие»





Нью-Йорк, 1920-е. Эндрю Бивел, легендарный магнат с Уолл-стрит, и его жена Милдред рука об руку восходят на вершину мира. Они приумножают состояние даже во время биржевого краха 1929 года. О них пишут все газеты и сплетничают на всех приемах. Бивелы эксцентричны и неизменно успешны — ровно до той поры, пока Милдред не заболевает. Она отправляется на лечение в психиатрическую клинику в Швейцарии, где умирает.

О судьбе Бивелов мы узнаем из четырех источников: вдохновленного событиями их жизни романа «Облигации», из мемуаров Бивела, от секретарши Аиды, которая помогает ему с этими мемуарами, и из дневника самой Милдред. Который из них заслуживает доверия?

Часть «Облигации», открывающая роман, стилизована под классическую историю о возникновении и приумножении «старых денег» — богатства, которое люди не заработали, а унаследовали. Ее герой — Бенджамин Раск, списанный с Эндрю Бивела, — предстает тихим финансовым гением, сумевшим спасти капитал во время кризиса. Милдред (автор «Облигаций» называет ее Хелен) изображена как верная и тихая спутница, интеллектуалка, меценатка и любительница музыки. Милдред и Эндрю похожи друг на друга аналитическим складом ума, любовью к скромному образу жизни, нетерпимостью к светским раутам и необходимости притворяться. Эндрю любит Милдред, она же скорее позволяет себя любить. По версии биографа, она страдала от психического заболевания и умерла от новейших методик лечения, которые на ней испытывали.

Но не все так просто. Возмущенный «Облигациями» и их успехом у читателей, Бивел решает написать мемуары, в которых он-то расскажет правду. Из первых черновиков мы узнаем, что убил Милдред рак, а психическое заболевание было дешевым ходом автора биографии. Конечно, безумие, когда женщина бьется в истерике и рвет на себе ночнушки, выглядит на страницах куда драматичнее, чем тихое увядание. Сам же Бивел в мемуарах предстает мудрым и уверенным в себе финансистом, опечаленным болезнью супруги — но не настолько, чтобы забыть про работу.

Понимая, что не справляется с художественной стороной дела, Бивел нанимает секретаршу Аиду, которая фактически пишет мемуары за него. Он требует создать ему определенный голос — более уверенный, просит включить «женскую чувствительность», когда речь заходит о Милдред, и Аида замечает, что история Бивела все больше расходится с реальностью. Дома у Аиды тоже не все ладно: она постоянно разбирается с мужчинами, которые, с одной стороны, не способны поддержать ни ее, ни себя, а с другой — присваивают плоды ее труда, даже не замечая этого. Она ищет голос настоящей Милдред, не искаженный чужим эго и стереотипами, и находит его лишь в конце вместе с последним из дневников.

Роман «Доверие» был опубликован в 2022 году, вошел в лонг-лист Букеровской премии и списки лучших книг года по версии The Washington Post и The New York Times, а в мае 2023 года стал лауреатом Пулитцеровской премии.

Это не только отлично стилизованная интеллектуальная головоломка и роман о больших деньгах, но и интереснейшая, психологически достоверная история о голосе женщины и месте, которое ей отводит общество.

И вымышленный автор «Облигаций», и Эндрю Бивел выгибают реальность под привычное им видение мира. Первый изображает Милдред «половинкой», дополнением к мужу. Ему доводилось общаться с настоящей Милдред на ее приемах, и, возможно, она даже является соавтором «Облигаций», но он все равно не может удержаться от искажения фактов. К черту реальную личность, когда автор гонится за собственной славой. Бивел и вовсе мстит Милдред, добиваясь, чтобы в мемуарах она больше походила на комнатное растение, чем на человека. Она не на главных ролях и не может на это претендовать. Любил ли Бивел вообще? Являлся ли хоть отчасти тем, о ком писали в газетах? Насколько мы можем доверять истории, события которой фиксируются людьми с определенной позицией, целями, слабостями? В итоге Диаз так и не дает ответ. Возможно, мы так его и не узнаем, но хотя бы начнем понимать, как мало мы понимаем в принципе.



Селеста Инг «Пропавшие наши сердца»



США, недалекое будущее. После ряда экономических и социальных потрясений к власти приходит авторитарное правительство, которое обещает сохранить «американскую культуру». А поскольку США конфликтуют с Китаем, хуже всего приходится азиатам. Их назначают козлами отпущения за кризис в стране и называют ЛАП — лицами азиатского происхождения. Их могут избить до полусмерти на улице, не пустить в бар, выжить из дома и города. Власти отбирают детей у оппозиционно настроенных родителей — особенно если мать или отец не «титульной» расы. Из библиотек и книжных магазинов изымаются «непатриотичные» книги.

Двенадцатилетний Чиж Гарднер живет с папой в Кембридже. Отец, лингвист и выдающийся специалист в своей области, теперь работает библиотекарем. Мать Чижа — Маргарет Мяо, американская поэтесса китайского происхождения, — была вынуждена уйти из семьи, когда Чижу исполнилось девять. Оппозиционеры использовали строчку из ее стихов в качестве лозунга, и власти заподозрили, что Маргарет тоже предательница нового режима. Чиж растет, не зная ни стихов матери, ни того, что с ней случилось, но зато он знает другое: нужно молчать и не выделяться. И однажды он получает загадочное письмо со странным рисунком внутри.

«Пропавшие наши сердца» удивительным образом рифмуется с последним романом другой американской писательницы азиатского происхождения — «До самого рая» Ханьи Янагихары. Та же антиутопия, тот же авторитаризм новых властей США, которые воспользовались кризисом для закручивания гаек. Те же потерянные, немного оглушенные герои в поисках даже не свободы, а правды и себя. Возможно, популярность антиутопии как жанра возвращается — как реакция на антиковидные меры 2020 года, так называемой мягкой санитарной диктатуры, когда все запреты, нужные и не очень, подавались под соусом заботы о гражданах. Также, в случае с Инг, это реакция на всплеск насилия в отношении американцев азиатского происхождения после того, как Трамп начал называть COVID-19 «китайским вирусом». Инг писала в твиттере, что «азиатов преследуют из‑за людей, которые продолжают называть болезнь „китайским вирусом“».

«Пропавшие наши сердца» — это классическая антиутопия. Но Инг не стремится создать что‑то новое в жанре и все допущения берет из современности или событий недавнего прошлого.

Гораздо больше ее занимает любимая ею тема столкновения двух систем ценностей. Поэтесса Маргарет своей принципиальностью и несгибаемостью похожа на художницу Мию из второго романа Инг «И повсюду тлеют пожары». Темы материнства и утраты ребенка раскрывал ее дебютный бестселлер «Все, чего я не сказала».

Любовь родителей к детям — вот что стоит во главе угла ее нового романа. В 2018 году, когда в Эль-Пасо американское правительство разлучало детей и родителей в семьях мексиканских иммигрантов, Инг выступила против этой практики (снова в твиттере) и вместе с другими писателями продала на благотворительном аукционе возможность назвать персонажей будущих книг. Собранные средства пошли на поддержку волонтерской группы «Семьи иммигрантов вместе». «Если что‑то не получается, — говорила Инг в интервью „Нью-Йорк таймс“, — я могу хотя бы проанализировать это и попробовать выяснить, в чем проблема».

Собственно, этим Инг и занимается в каждой из своих работ. Она пишет о современных женщинах, мужчинах и сложностях, с которыми они сталкиваются сегодня. Инг рисует большую картину мелкими и точными мазками — ее фирменный стиль — и все так же умело работает с сюжетом, из‑за чего роман прочитывается за несколько часов. Но после прочтения остается ощущение, будто в истории не хватает значительной части. Из‑за скомканной середины и не менее скомканного финала кажется, что Инг торопилась и больше хотела высказаться, чем выстроить сюжет, и это, к сожалению, портит все впечатление. Хорошая ли получилась книга? Да. Можно ли считать ее столь же хорошей, как и первые два романа Инг? Вряд ли.

Георги Господинов «Времеубежище»



Можно ли повернуть время вспять? Амбициозный психиатр Гаустин считает, что можно. С этой целью он открывает первый в мире центр «Возвращение прошлого». Учреждение предлагает необычный метод лечения пациентов с болезнью Альцгеймера. Каждый этаж здания с точностью воспроизводит то или иное десятилетие, позволяя людям воскресить воспоминания, казалось бы, навсегда утраченные. Но чем убедительнее становится инсценировка, тем больше здоровых людей начинает обращаться в клинику, чтобы вырваться из тупика повседневной жизни, — будущее уже никого не привлекает, все хотят вернуться в прошлое. Тягу к ностальгии начинают использовать и за пределами клиники. В Европе проходят референдумы: страны выбирают, в какое время хотели бы вернуться, и мир становится еще более абсурдным местом, чем был.

В мае этого года Георги Господинов стал первым болгарским писателем, получившим Международную Букеровскую премию. Лейла Слимани, председательница жюри премии, назвала «Времеубежище» «блестящим романом, полным иронии и меланхолии» и «отличной историей о Европе, континенте, нуждающемся в будущем, где прошлое переосмысливается заново, а ностальгия становится ядом».

Многие называли его политической сатирой, но «Времеубежище» — это нечто большее, если хотите, интеллектуальная игра и обзор европейских травм XX века в одном флаконе.
Идея романа появилась у Господинова пятнадцать лет назад. Как он рассказал в интервью Букеровскому комитету, он вдруг понял, что прошлое может стать «особенным монстром» и что коллективное возвращение к нему вовсе не безобидно: «Мое желание написать эту книгу было вызвано ощущением, будто в часовом механизме времени что‑то пошло не так. В воздухе витала тревога, казалось, ее можно ощутить физически». Господинова насторожили разобщенность мира, нарастающий популизм и зацикленность европейцев и американцев на «великом прошлом». Катализатором стал Брекзит.

«Я вырос в системе, которая продавала „светлое будущее“ при коммунизме. Теперь ставки изменились, и популисты продают „светлое прошлое“. Именно поэтому я захотел рассказать историю о „референдумах о прошлом“, проводимых каждой европейской страной. Как можно жить с дефицитом смысла и будущего? Что мы будем делать, когда начнется пандемия прошлого?» — поделился Господинов.

В самом названии романа заложены «укрытие от времени» и «укрытие внутри времени». И то и другое привлекательно, но невозможно. И если раньше ностальгия казалась безобидным источником приятных эмоций, то сейчас она все больше напоминает мощный и опасный инструмент для манипуляций.

Источник