Жизнь московской Таганки в начале прошлого века: «Во дворе вскопали огород, а в сарае держали коз и кроликов»

На этот раз – читателница Мария Макарушкина прислала воспоминания своего дедушки, жившего в первой четверти прошлого века на Таганке, предварив их кратким вступлением — от себя.



Про Школьную улицу (она же 1-я Рогожская, она же Тележная) последние годы писали много. Фасады домов старинной Рогожской Ямской слободы действительно «переносят» современных москвичей на столетие назад, дают почувствовать колорит, к сожалению, совершенно ушедшей эпохи - маленьких домов, близкого соседства, общих интересов и событий, объединявших здешних жителей. Здесь - короткие зарисовки из жизни нашей семьи в доме № 14 по 1-й Рогожской улице, в котором с 1911-го по 1924 год года жил мой дед Игорь Иванович Варламов (1904-1997). Когда я была маленькая и позже, когда уже училась в школе, мы с ним часто ходили гулять в Рогожскую слободу – он очень любил рассказывать и показывать мне места своего детства и ранней юности. Но дед, да и все мои близкие, были для меня тогда любимы, а потому бессмертны, и слушала я его рассеяно, в «пол-уха». Поэтому в рассказе я положусь на него самого. Дед, когда ему было уже больше 80 лет, то есть в 1990-х годах, написал «Краткие записки», в которых он, в том числе, вспоминает свое детство в Рогожской слободе. Передаю слово моему деду.

Игорь Иванович Варламов

«В 1911 году мой отец, Иван Егорович, приехал со всей семьей в Москву. Снял большую трехкомнатную квартиру в доме № 14 по 1-й Рогожской улице, у своего тестя Смирнова (ныне улица Школьная). Дом кирпичный, двухэтажный, устроенный по последнему слову техники: в доме были водопровод, канализация, на кухне - печное отопление (русская печь). Освещение же было с помощью керосиновых ламп.

Жилые комнаты располагались на втором этаже – родительская спальня, гостиная, детские: у девочек (двух сестер) своя комната, у ребят (нас было трое) – своя. Помещения на первом этаже – рабочие, торговые, тут и склад для товара, и контора. Около дома – небольшой садик, в котором мы играли, в теплое время там ставили качели. Дети всей округи дружили, в любую погоду много времени проводили на улице, но с темнотой разбегались по домам.




Улица наша была купеческая, а в каждом доме – ворота, которые поздним вечером всегда запирались изнутри. Ведь личности ночью по району порой бродили разные, и не все с благими намерениями. Хотя в целом вокруг было спокойно, мирно, тихо. Правила в окрестных домах были строгие, но настоящей «патриархальности» я уже не застал. По воскресеньям, особенно по праздникам, мы ходили на службу, чаще всего в храм Сергея Радонежского. Ходили, конечно, и в Андроников монастырь. Тем более, моя гимназия была как раз совсем рядом. Монахи к мальчишкам были приветливы, с нами разговаривали, не гнали, когда мы забредали туда поглазеть.

Отец вместе с тестем занимались оптовой продажей соленых огурцов и грибов. Дела шли успешно, в основном, в весенне – зимний сезон. Но в 1917 году нормальная жизнь закончилась. Имея на руках пятеро детей, которых надо было кормить, мои родители с 1917-го до 1921 года занимались грядками и домашним животноводством. Во дворе нашего дома, вдоль стены — до соседнего дома № 12, вскопали огород, где сажали овощи, а в дворовом сарае держали животных: коз, кроликов. Их всех также надо было кормить. Для коз мы специально с отцом и братом регулярно ездили загород летом — за березовыми ветвями, из которых потом вязали веники. В таком виде они долго хранились. Для кроликов мы еще собирали одуванчики — особенно много их было в районе Андроникова монастыря — целые поляны. Козы давали молоко, кролики — мясо. Еще держали поросенка, в том же сарае. Когда он подрастал килограмм до 50, его съедали. И надо было доставать следующего, маленького. Купить поросят в то время в городе было очень непросто. Приходилось уезжать для этого из Москвы».