Война и мяч: история необычного матча между солдатами враждовавших армий (10 фото)

Пример который, еще раз подтверждает: политики могут делать что угодно, но простой человек человеку — человек!

Бельгийский городок Ипр в 60 километрах к юго-западу от Брюгге и близ границы с Францией сегодня населяют всего порядка 35 тысяч человек. В годы Первой мировой войны он был полностью уничтожен и потом отстроен заново — вместе с городским собором, старинными домами и прочими своими достопримечательностями. Ипр стал первым в печальном списке целиком разрушенных войной городов, но после Второй мировой этим он уже не уникален.

Зато его название напоминает нам о дихлордиэтилсульфиде, или «горчичном газе», — одном из боевых отравляющих веществ, навсегда вошедшем в историю и учебники по НВП под названием «иприт».


Рождественское чудо

До появления на исторической сцене иприта еще три года, а накал боев около города Ипр уже колоссальный. Практически сразу после начала Первой мировой войны германская армия начала наступление на Париж через Бельгию.

Буквально чудом немцев удалось остановить в начале сентября 1914 года всего в 40 километрах от столицы Франции во время битвы на реке Марне, куда спасшую положение резервную дивизию успели перебросить из Парижа лишь благодаря шести сотням парижских такси, срочно мобилизованных для перевозки солдат.


Поражение тевтонов в сражении на Марне стало началом контрнаступления войск Антанты, но вскоре силы и резервы с обеих сторон исчерпались. Городок Ипр оказался в центре так называемой Ипрской дуги: с севера, юга и востока его окружали немецкие войска, но сам Ипр и ближайшие окрестности удерживали бельгийские, французские и английские солдаты. Такое положение дел сохранялось на протяжении четырех лет войны, так что город был практически полностью стерт с лица земли огнем артиллерийских орудий.

Первый раз германцы попытались захватить Ипр во время мощной наступательной операции во Фланд­рии. Город преграждал стратегическое направление, защищая важные французские порты пролива Па-де-Кале.

В конце октября 1914 года бельгийцам пришлось даже открыть шлюзы и затопить морской водой низменную местность близ устья реки Изер, чтобы воспрепятствовать наступлению противника. К 22 ноября битва завершилась с ничейным результатом: прорыв не удался, линия фронта осталась на месте, вот только немцы потеряли убитыми и ранеными 134 тысячи человек, а скорбный счет у Антанты составил около 162 тысяч.



Война перешла из маневренной в позиционную стадию. Солдаты зарылись в землю, спрятавшись в глубоких траншеях и блиндажах. Артиллерия посылала им на головы тонны снарядов всех существовавших в то время калибров, атаки позиций противника сменялись контратаками, и после каждой из них на нейтральной полосе и рядах колючей проволоки оставались сотни убитых и раненых. Существенным стратегическим достижением считалось теперь смещение линии фронта на километр, вот только платой за такие успехи были тысячи солдатских жизней.

Более ста тысяч немцев, англичан и французов по всему Западному фронту перестали убивать друг друга в ту ночь. Военные священники совершали рождественское богослужение.

Впрочем, о движении линии фронта хорошо было рассуждать в теплых и безопасных штабных кабинетах Берлина или Парижа, а вот в окопах, непосредственно отмечавших эту самую линию на местности, настроения были совсем иными. Чем больше рос счет убитых товарищей, тем чаще бойцы задавались вопросами: «А ради чего погиб вот этот простой парень, с которым еще сегодня утром мы грелись под одной шинелью? Какая ему или мне нужда лезть в этот ад?»

Неудивительно, что именно под Ипром подобные мысли посещали прикрытые касками головы особенно часто. Поэтому события, о которых пойдет речь ниже, можно считать в некоторой степени закономерными. 24 декабря 1914 года английские наблюдатели заметили, что немцы устанавливают на брустверы своих траншей вместо пулеметов… рождественские ели!

Конечно, украшения на их ветвях соответствовали обстановке и не отличались изяществом: там были и сверкающие медные ведущие пояски от снарядов, и вырезанные из блеклой бумаги фигуры, и прочая мелочь, что нашлась в скудном солдатском быту. Гирлянды заменили бинты и телеграфные ленты.

Но сам факт так не вязался с атмосферой безысходной бойни, царившей здесь несколько последних месяцев! Вскоре британцы услышали немецкую рождественскую песню Stille Nacht.



Стрелок Королевского гвардейского шотландского пехотного полка Грэхэм Вильямс много позднее вспоминал этот вечер:

«Я стоял на стрелковой ступени окопа, глядя на немецкую линию обороны, и думал о том, сколь разительно отличается этот святой вечер от тех, что были у меня прежде… Как вдруг вдоль бруствера немецких окопов то там, то тут стали появляться огоньки, которые, по всей видимости, исходили от свечей, зажженных на рождественских елках. Свечки горели ровно и ярко в тихом и морозном вечернем воздухе. Другие часовые, которые, конечно, увидели то же самое, бросились будить спавших с воплем: „Глянь, что творится!“ И в этот момент противник начал петь Stille Nacht, heilige Nacht. Фактически в первый раз я услышал тогда этот гимн, который не был у нас так известен. Немцы закончили петь, а мы думали, что должны чем-то ответствовать. И мы запели псалом First Nowell, а когда завершили, с немецкой стороны раздались дружные аплодисменты, а затем прозвучал еще один любимый немцами рождественский мотив — O Tannenbaum. Кайзеровские солдаты стали выходить к нейтральной полосе с возгласами: „Счастливого Рождества, англичане!“ Вместо оружия они несли в руках подарки. Из английских траншей в ответ нестройно зазвучал тот же самый рождественский гимн, только уже на английском языке — Silent Night».



Навстречу безоружным немцам начали выходить на ничейную землю и англичане. Английский офицер вспоминает:

«Я выглянул из окопа и увидел четырех немецких солдат, которые вышли из своих траншей и направились в нашу сторону. Я приказал двоим из моих людей встретить „гостей“, но без оружия, так как немцы не были вооружены. Но мои ребята побоялись идти, поэтому я пошел один. Когда немцы подошли к колючей проволоке, я увидел, что это были трое рядовых и санитар. Один из них по-английски сказал, что они только хотят поздравить нас с Рождеством. Я спросил, какой приказ немцы получили от офицеров, раз пошли в нашу сторону, а они ответили, что никакого приказа не было, пошли самовольно. Мы обменялись сигаретами и разошлись. Когда я вернулся на позиции, то увидел, что в наших траншеях никого нет. Оглядевшись, я с удивлением обнаружил толпу из 100–150 британских и немецких солдат. Они смеялись и праздновали. Через некоторое время я заметил двух немецких офицеров и через переводчика сказал им, что встречаться надо на нейтральной полосе и без оружия. Один из врагов признался, что мечтает о скором конце войны, и я согласился с ним».



Солдаты обеих армий получили из дома рождественские посылки, так что теперь они могли обменяться небольшими подарками: в ход пошли продукты, табак, различный алкоголь, даже пуговицы и шляпы. Более ста тысяч немцев, англичан и французов по всему Западному фронту перестали убивать друг друга в ту ночь. Прямо между линий траншей военные священники совершали рождественское богослужение.

Вместо органов городских соборов пели солдаты. Бывшие враги вместе собирали и хоронили тела убитых, месяцами разлагавшиеся в воронках, вместе совершали отпевания и молебны.


На некоторых участках фронта перемирие длилось только одну ночь, но кое-где продолжалось неделю, до самого Нового года. Оказалось, что пропагандистские клише стоят недорого: начав общаться, «гансы» и «томми» быстро поняли, что их противники вовсе не исчадия ада, а такие же бедолаги, как они сами. Ненависть уходила, уступая место дружелюбию оказавшихся в одинаково скверном положении людей.

После ночных рождественских служб и обмена подарками, уже в самый день Рождества, чудеса продолжились. Солдаты вновь вышли из окопов и, собравшись на нейтральной полосе, стали играть в футбол!

Штангами ворот служили воткнутые в землю колья, на которые надели каски. А мячом — самые разные предметы, например банка из-под английской тушенки. В каждой команде могло быть сколь угодно большое количество игроков: правила никого особо не волновали.


Об одном таком футбольном сражении вспоминал лейтенант Йоханнес Ниман из немецкого 133-го Королевского Саксонского полка, сообщивший, что его солдаты выиграли у «томми» из Королевского Варвикширского полка со счетом 3:2. А с английской стороны лейтенант Королевской полевой артиллерии Альберт Уинн утверждал, что в другом матче против пруссаков и ганноверцев удачно выступили шотландцы из полка ланкширских фузилеров, защитившие честь владычицы морей со счетом 4:1.

Эти необычные и вполне дружественные футбольные встречи так запомнились их участникам, что много десятилетий спустя после войны на месте их проведения, в поле у бельгийского городка Комин-Варнетон, некогда находившегося на Ипрской дуге, установили памятный знак в виде футбольного мяча. Пожалуй, это единственный в мире мемориал, к которому несут и цветы, и раскрашенные в разные цвета футбольные мячи.



Сэра Йена Калхуна спасло личное вмешательство короля Георга V, посчитавшего неэтичным расстреливать рыцаря и родственника своего премьер-министра

Когда сведения о солдатском своеволии дошли до начальства, немедленно воспоследовала реакция: виновных — под суд, стрельбу возобновить. Командир британского II корпуса генерал Горацио Смит-Доррен издал приказ, запрещавший любое общение с противником. Командира роты шотландских гвардейцев сэра Йена Калхуна чуть было не расстреляли за «пособничество врагу» — спасло личное вмешательство короля Георга V, посчитавшего неэтичным расстреливать рыцаря и родственника своего премьер-министра.


К слову, с противной стороны одним из активно выражавших недовольство «возмутительным» фактом братания с врагом был и никому не известный ефрейтор из 16-го Баварского резервного пехотного полка Адольф Гитлер.

Почти неделю всякие сведения о самочинном перемирии правительствам и военной цензуре удавалось скрывать от общественности своих стран. Но все-таки правда вскоре всплыла: сначала New York Times из формально нейтральных на тот момент Соединенных Штатов вышла 31 декабря с репортажем о необычном событии, а в начале января уже и британские Daily Mirror и Daily Sketch перепечатали американские фотографии и дали свои комментарии.

Нежелание солдат платить своими жизнями за прибыли банкиров и промышленников так возмутило и напугало власти предержащие, что на протяжении последующих лет войны всякие попытки примирения солдат в дни больших христианских праздников старались пресекать заранее. С 1915 года в канун Пасхи и Рождества британским артиллеристам приказывали усилить интенсивность обстрелов немецких позиций и снарядов не жалеть.

Подразделения перетасовывали по разным участкам фронта, чтобы не допустить установления каких-либо товарищеских связей с немцами. Конечно, не всегда эти хитрости помогали: те же артиллеристы, бывало, умышленно лепили снаряд за снарядом мимо цели, а договорившиеся с ними солдаты в это время все-таки тайком встречались с немцами на ничейной земле. Но столь массовых праздников уже не было никогда более.

Ад на земле



Случайно или нет, но все та же Ипрская дуга стала также местом первого применения боевых отравляющих веществ. Было ли это местью за перемирие? Кто знает. Но вечером 22 апреля 1915 года у городка Лангeмарк на Ипре немцы направили на позиции французских войск из 150 газобаллонных батарей 168 тонн газообразного хлора. Около шести тысяч французских солдат погибли, а оставшиеся в живых вынуждены были покинуть позиции (напомним, что первый в мире противогаз будет изобретен Николаем Дмитриевичем Зелинским в России только в 1915 году, а пока обходились пропитанными гипосульфитом марлевыми повязками). В образовавшуюся на линии фронта брешь немцам удалось зайти, но сил развить наступление у них не было.

Справедливости ради заметим, что первыми применять химию в вой­не начали французы, но у них были только дымовые и слезоточивые средства. Так что немецкий побочный продукт производства красителей оказался первым смертельным боевым отравляющим веществом.


Впрочем, сам по себе хлор был известен ученым давно, но вот новую напасть создавали уже специально для нужд военных.

Все под тем же Ипром ночью с 12 на 13 июля 1917 года войска Антанты были подвергнуты обстрелу странными снарядами. Они разрывались с негромким хлопком и почти не давали осколков, так что вначале солдаты не обратили на них особого внимания. Однако вскоре стало происходить что-то страшное. Если от хлора можно было спастись, надев газовую маску, то новый яд, названный позже ипритом, проникал сквозь одежду и поражал все тело. Были отравлены 2490 человек, из которых 87 умерли, а значительная часть остались на всю жизнь калеками.

Маслянистая жидкость, которая разбрызгивалась немецкими снарядами при разрыве, быстро испарялась. От ее капель и паров на коже образовывались огромные пузыри, вскоре заполнявшиеся сукровицей и гноем. Даже в госпитале эти нарывы лечились плохо, часто становясь причиной гангрены и общего заражения крови, так что приходилось ампутировать конечности.

Если же солдат был без противогаза и вдыхал пары иприта, то умирал в ужасных мучениях и быстро: нежная ткань легких разлагалась мгновенно. В прохладную погоду иприт испарялся не сразу, так что и много дней спустя после обстрела люди отравлялись, занеся в теплую землянку несколько незамеченных капель этой гадости на обуви или одежде.



Тогда за четыре часа обстрела немцы выпустили около 50 тысяч снарядов, вылив на позиции противника 125 тонн нового, теперь уже жидкого, отравляющего вещества, названного за характерный запах «горчичным газом», или — по месту первого применения — ипритом. А до конца войны иприт стал причиной смерти 400 тысяч человек, пролившись на землю в количестве более 12 тысяч тонн!

Прошло уже почти сто лет, но разлитый тогда по земле «горчичный газ» ядовит до сих пор. Выяснилось, что он поражает ДНК человека и становится причиной генетических заболеваний и уродств, передающихся порой через много поколений от тех выживших солдат. Кроме того, он еще и канцероген: статистика раковых заболеваний в районе давно уже мирного Ипра все еще существенно хуже, чем в не зараженных ипритом районах.

Источник