Дневник немецкого офицера, побывавшего в Сталинградском котле

Далее вас ждет весьма занимательный рассказ немецкого офицера, побывавшего в годы Великой отечественной войны в Сталинградском котле и описавшего события тех лет в своем дневнике...



Майор Эрих фон Лоссов родился 31 марта 1914 года. В качестве профессии выбрал солдатскую стезю и присоединился к рейхсверу в 1933 году. С апреля 1942 года был командиром батальона связи в 371-й пехотной дивизии. С июля того же года вел дневник. Был в котле под Сталинградом. 3 января 1943 года, спустя пять дней после последней записи, получил тяжелое ранение в ногу. 7 января был вывезен из котла по воздуху. Лишь четыре человека из его подразделения связистов пережили Сталинград, дивизия в котле была разгромлена. После войны фон Лоссов учился на дантиста и работал по специальности в Мюнхене с 1953 по 1983 гг. Скончался 21 января 1998 года.
Дневник был передан для публикации родственниками майора немецкому историку Райнхольду Бушу и опубликован в 2012 году.




Автор принадлежал к поколению, которое составило одну из основ нацистского общества. Именно "дети Первой мировой", росшие в непростых условиях Веймарской республики, с легкостью впитали все идеи, которые нес с собой новый режим.
Эти уцелевшие записи — взгляд на работу немецкого штаба изнутри, притом в один из критически важных периодов войны. Они лишены послезнания, в них отражены истинные — временами высокомерные, временами крайне наивные, временами эгоистичные — мысли кадрового немецкого офицера. По тексту можно проследить, как с течением времени меняется настроение пишущего, особенно когда его из штаба перевели в пехоту, и он с каждым днем все больше убеждается в растущей силе русских войск, хотя и до конца пытается уверить себя в грядущем "успехе". Но реальность для 6-й армии была неумолима, с чем в итоге он и соглашается. Описаны отношения с солдатами и офицерами, которые постепенно теряли ко всему интерес, с союзниками-румынами. Очень подробно фон Лоссов останавливается на бытовых условиях. Не убраны из текста и жестокости войны, что намекает на то, что дневник не подвергался редактированию и правкам.
Интересный взгляд "из другого окопа" на одну из решающих побед Красной армии.
Имена собственные, названия населенных пунктов и другие названия, по возможности, исправлены в соответствии с реальностью.




Колонна немецких военнопленных на улице разрушенной деревни под Сталинградом

22 ноября 1942 года. Русские прорвались на участке 20-й румынской дивизии, атакуя от Цацы на Плодовитое, и также действуя крупными силами в большой излучине Дона, южнее, где, к сожалению, только румыны и итальянцы. Так что девиз громко повторяют, копируя итальянцев: "Avanti! — Отступаем!". Наш штабной офицер Ic [Feindnachrichten — отдел разведки] держится мнения, что смогли прорваться только лишь 6000 русских и 90 танков. Тем не менее, после полудня один батальон и одну батарею посадили на грузовики и отправили на юг. Вечером противник наступал на Абганерово, где мы в середине августа пролили столько крови и прошли через тяжелые бои. Семь броневиков со снабжением — пять тонн шоколада, кофе, конфеты и прочие танковые спецрационы, предназначенные для нас, попали в его руки. Тьфу! Наша южная линия снабжения и база были отрезаны — дело становится нешуточным!




Румынские военнопленные

23 ноября 1942 года. Один отчет противоречит другому. Корпус осуществляет маневр уклонения, наша соседняя дивизия отступает; мы отпустили еще один батальон с батареей и противотанковым отделением на правый фланг. Моя 1-я рота — завшивленная, только что вернувшаяся после долгого пребывания в окопах на самой передовой, снова возвращается назад. В полуденном рапорте сообщается, что русские прорвались далеко у нас в тылу, к Калачу на Дону: к югу от нас они атакуют в направлении Зыбенко. Полк Вейта был отведен и отправлен на перехват к З. Большая операция по окружению, имеющая целью отрезать немецкий клин, где самый восточный пункт — Сталинград, теперь очевидна для всех. Вечером лейтенант Прель услышал беседу между новым главнокомандующим, генералом Паулюсом — нас теперь влили в 6-ю армию — и нашим генералом. Оба считают, что нам надо отступить и отдать Сталинград, иначе нас отрежут. Больше нет связи с группой армий, а значит и со штаб-квартирой фюрера. "Я рискую своим назначением", — сказал Паулюс. Он доложил о ситуации по радио и полагал, что решение фюрера придет завтра пораньше. Мы должны сами себя снабжать тем, что имеем: рационы урезали наполовину; почту больше не отправишь; отпускников, которые уже убыли, где-то выгружают; и прибывают боевые части.




Немецкие солдаты идут по руинам газогенераторной станции в фабричном районе Сталинграда

24 ноября 1942 года. Вот теперь впервые мы оказались в котле: остался лишь небольшой зазор в юго-западном секторе, но мы не можем туда добраться, потому что мы в противоположном конце. Армию снабжают по воздуху сто Ju-52. В 09:30 пришло сообщение из корпуса. Я немедленно прочел: "Срочная мобилизация и отмена всех долгосрочных передвижений, любой ценой. Подготовить списки того, что можно будет увезти на исправных средствах перемещения. Подготовиться к уничтожению всего снаряжения, солдатских вещей, документов и моторизованной части, которую нельзя будет взять с собой". Так это равно сдаче Сталинграда и отходу! Мы все сокрушаемся: нет ничего хуже, чем уничтожить то, что строил, и сдать позицию, которую завоевал ценой большой крови, жертв и невероятных усилий. Мы стоим в обороне в Африке, американцы в Северной Африке — и под Сталинградом, который стал синонимом жестокой битвы, мы должны отступать? Мы этого не понимаем, потому что если так поступить, то это значит — поставить под удар фронт на Кавказе и успех этого лета и осени.
В полдень — совещание с Ia [Führungsabteilung — оперативное управление] подполковником Клейкампом о предпринимаемых мерах, после я собрал начальников служб и ответственных лиц и приказал: берем с собой половину броневиков штаба, 1-й и 2-й рот и большую часть ротного снаряжения. Конвой пойдет врассыпную, дополнительный персонал перевести в 1-ю роту, документы и приказы подготовить к уничтожению, а также и все автомобили и телеги, которые не можем взять с собой. Уничтожить неисправное вооружение, раздать личному составу боеприпасы, уничтожить старое обмундирование, раздать новое. Офицерская кладь не должна занимать больше одного багажника. Раздать запасенный овес, перебить всех лошадей, которых нельзя использовать поодиночке, раздать их добровольным помощникам [хиви] в качестве еды; они будут передвигаться вместе с конным взводом. Если кто-то из них попытается извлечь выгоду из ситуации или взбунтуется — расстреливать. Раздать запасы еды. Раздать ротное снаряжение, вместо трех малых полевых кухонь брать одну большую, демонтировать телефонное оборудование и т.п. Все зависит от распределения топлива, которого мало; в целом дивизия одобрила заправку лишь половины броневиков. Какое-то количество лошадей находится на лечении на другой стороне Дона, так что мне не придется брать все телеги.




Советские солдаты у танка Т-26 на окраине освобожденной станицы под Сталинградом

25 ноября 1942 года. Вчера на участке корпуса было уничтожено 13 танков: русские выдавливают нас на Воропоново, хотят отрезать нас полностью. Они уже атаковали полк справа от нас: его построенные американцами истребители-бомбардировщики имеют наглость опускаться до предельных высот, чтобы обстрелять нас — они убили лошадь, бомбы повредили некоторые телефонные линии. Все лихорадочно трудятся над их восстановлением. Но фронт держится, прорваться им пока не удалось. Ходят самые дикие слухи: я стараюсь не выпускать их из штаба, раздаю инструкции о том, что нужно сделать, помню о Рождестве, так что в целом все остается по-старому и относительно спокойно.

В личном плане я не могу отделаться от мысли, что мой столь долго ожидаемый отпуск теперь под вопросом, так как в данный момент у нас потеряна связь с нашим тылом. Даже письмо нельзя отправить, так что моя милая жена должна будет сидеть весь декабрь без новостей обо мне, и это потребует больше сил, чем нужно для того, чтобы держаться здесь. Возможно, я смогу что-нибудь передать экипажу самолета, что тут приземлится и который потом улетит "туда", но пока все, что я видел — это русский самолет. Так жаль поджигать свой уютный маленький дом, построенный с такой любовью, в огне которого сгорят все книги, письма, даже некоторые вещи; жаль и бросать гусей или забивать их. Вечером обсудим, что нужно сохранить и взять с собой. Перед этим, впрочем, нам надо осушить наш запас вин и шампанского.




Немецкая артиллерия ведет обстрел элеватора

26 ноября 1942 года. Несколько самолетов атаковали наш командный пункт, бомбы упали между блиндажами: обошлось без потерь. Были сброшены листовки со специальным советским обращением: "Прорыв шириной 30 километров, глубиной 70. Германские войска под Сталинградом отрезаны. Взят Калач, также Абганерово, а с ними и единственные пути снабжения. Семь дивизий уничтожены, одиннадцать разгромлены, 13 000 пленных, 360 орудий захвачено. Наступление советских войск продолжается". Хотя первая часть была почти верной, нас это не пугает. Фюрер не бросит нас в трудной ситуации после того, как он приказал: "Держаться!".

Хиви теперь получают лишь четверть от дневного рациона, без хлеба, кофе только один раз. С тех пор большинство из них работает вдвое медленнее. Старики в деревне теперь, когда деревенский староста пропал, смеются над нами: они, должно быть, что-то почувствовали, или у них есть четкая информация. После полудня телефонные кабели были перерезаны в пяти местах: никого не поймали.

К вечеру мы точно узнали: мы окружены, противнику удалось замкнуть «клещи» под Калачом, 6-я армия целиком в котле. Пока что достаточно тяжело осознавать, что сзади, слева, справа и впереди укрепился противник, и что идея круговой обороны против концентрической атаки куда более мощного врага не принесет успеха. Поскольку мы ничего не можем сказать солдатам, неуверенность правит бал. Деревенский староста Верхней Ельшанки, принадлежащей 94-й дивизии, убежал в тыл, раздав имевшиеся продукты населению вместо того, чтобы выдать их расквартированным пехотинцам. Командир батальона собирался подорвать полевые орудия, наш офицер Ia его отговорил. В целом у нас удовлетворительно и тихо. На мое предложение присвоить на декабрь дивизии кодовое имя "Наковальня", офицер Ia ответил: "Молот" подошел бы лучше!". В итоге мы сошлись на Wolfsschlucht ("Волчья пасть").




Офицеры Донского фронта осматривают захваченный немецкий самолет-разведчик Фокке-Вульф Fw.189 на аэродроме под Сталинградом

27 ноября 1942 года. После ночи, прерванной авианалетом, наши первые мысли после сна были: окружены, котел, отрезаны от Рейха! И в качестве логичного следствия: значит без отпусков — вместо этого пехотные действия. Главнокомандующий телефонировал призыв к удерживанию позиций, фюрер вытащит нас! Вечером слушали обращение фюрера к нам самим. Он сказал что-то вроде: "Противник прорвался в тылу немецких войск и хочет отбить сталинградские укрепления. В эти трудные часы наряду с моими мыслями с вами мысли и всего немецкого народа. Вы должны удержать Сталинград, добытый такой кровью, любой ценой! Все, что в моей власти, будет сделано, чтобы поддержать вас в вашей героической борьбе. Адольф Гитлер". Обращение передали солдатам, оно укрепило их веру в свои силы и убавило распространение слухов.




Красноармейцы в разрушенном доме в Сталинграде

29 ноября 1942 года. Адвент (пр. Время ожидания, предшествующее празднику Рождества, от латинского adventus — приход. Название принято среди католиков и лютеран.). Мы привыкли к нашему новому положению. В «наше герцогство», так парни называют нашу окруженную армию, входит 17 пехотных и 2 танковых дивизии. По карте из отдела Ic я вижу, как вражеские дивизии зажимают нас: их 37, разделенные на шесть армий. По телексу нас предупреждают о возможности русских десантных операций. Только этого не хватало! Я избавился от своих ленивых, слабосильных и ненадежных русских, так как запасов еды хватит только до 10 декабря. Я лично одобряю то, что можно приготовить. У 1-й роты на первое время есть мясо забитых лошадей. Это настоящее окружение: лошади получают недостаточно корма, умирают от слабости, их забивают и пускают на мясо, но это все идет мимо моей Тани! В 1-й роте есть русские женщины, которые пекут хлеб: им поставляют пшеницу. 18 хлебов в день: очень вкусные. Дабы отпраздновать первый день адвента, я раскрыл роскошную посылку, которую мне приготовила жена, а вечером собрался с командирами, одного из которых сразу пришлось отправить на отдых из-за тяжелого приступа желтухи. Пили чай, заедали двумя пирогами с пудингом и слойками с вареньем, их испек унтер-офицер. Из остатков мюнхенского венка в честь адвента (пр.Традиционное украшение — венок с установленными в нем четырьмя свечами по числу воскресений, оставшихся до Рождества.) я сделал новый, переплел сосной, разложил рождественские салфетки и расставил фигурки маленьких ангелов: есть орехи, а в печке томятся яблоки в собственном соку! Хотя свечки и горели, дух праздника не ощущался. Доктор совсем разболелся, Цирдорфу пришлось отложить его назначение до Рождества, а сам я не знаю, ждать ли писем. Всех растроило тяжелое ранение, которое сегодня получил лейтенант Хандверк, взводный в моем пехотном батальоне. Он пришел на батальонный командный пункт для получения указаний, стоял в 10 метрах от капитана Вульфа, когда взорвался тяжелый минометный снаряд. Со словами "Дерьмо, прямое попадание!" он упал. Мы разбежались около десяти часов: русский самолет сбросил "зажигалки" и фугасные бомбы в 100 метрах от моего дома, задев лишь блиндаж первой линии с двумя хиви внутри, одного убило.




Советские конные разведчики получают задание от командира в степи под Сталинградом

1 декабря 1942 года. Тяжелые атаки на "герцогство" почти везде были отбиты. Наше люфтваффе помогает. Противник пытается разрезать котел надвое, чтобы удобнее было нас сожрать. Не выходит; наш главнокомандующий Паулюс был повышен фюрером до генерала. Лейтенант Хандверк умер во время долгой дороги до главного пункта медпомощи; офицер номер один в батальоне, он всегда был готов к действиям и прибыл в Германию из Южной Америки, чтобы помочь защищать свою Родину. В искреннем порыве этого долга он пал смертью героя. Мы не можем посетить его могилу, слишком большое расстояние. Всю ночь он провел в тележке, запряженной лошадьми, потому что у нас нет больше топлива. В ином случае, может быть, его удалось бы спасти. Кроме него, и в роте тяжелые потери. Бойцы в основном получили ранения в голову, шею и руки. У русских там лишь несколько снайперов, но они очень меткие. У них винтовка стоит на одном месте, точно направленная на заднюю часть траншей, откуда к нам приходит помощь, и поскольку окопы не очень глубокие, их видно с разных точек. Если немецкая каска появляется над бруствером, русский ждет несколько секунд, пока она не появится вновь, и затем стреляет. Я приказал закопаться поглубже и поставить пулемет, но трудно копать, когда противник в ста метрах. Нашим бойцам тоже все неинтересно и безразлично. На мой вопрос, сколько русских он застрелил, один из моих солдат ответил: "Ну, наверное, сколько-то!". И у нас один убитый, восемь тяжелораненых.




Уличный бой

2 декабря 1942 года. На аэродроме Питомник, откуда улетают Ju-52, находятся 2000 больных и раненых, которые хотят вернуться в Рейх. Во время проверок мы обнаружили, что некоторые из них перевязали себя, не будучи ранеными, один даже искалечил себя в панике. Вот до чего дошло! Но они были не из нашей дивизии. Румыны, отступившие на юг, были распределены между полками: они прибывают без оружия или лопат, забирают у нас нашу еду. Переводчик из румынского полка ответил штаб-офицеру Ia, когда его спросили, есть ли особые случаи для доклада: "Командир был сегодня на передовой, чтобы оценить боевой дух румын!" — это вот наши дорогие братья. Наши отпускники, 56 по последним подсчетам, и все, кого перевели куда-то на оккупированные восточные территории, не вернутся в нынешней ситуации: для нас это тяжкая потеря. Так что мне и моему адъютанту приходится исполнять роли казначея, ревизора и сапера, их у нас просто нет: более того, у доктора тяжелый приступ желтухи, и он просто апатично лежит.




Колонна румынских военнопленных из «котла» под Калачом на марше

4 декабря 1942 года. В 669-м полку четыре дезертира: они выглядят уставшими от войны и говорят нам, что не верят в то, что мы до сих пор окружены, так как русские прекратили атаки. Ночью Полака, стоявшего в карауле, похитили большевики и утащили на ту сторону. Протащили по снегу, следы четко видны. Разведдозор, который мы послали, был бодро обстрелян и вернулся ни с чем. Норму хлеба урезали до 200 грамм, даже в полдень мы получаем только половину. У лошадей нет корма, они едят землю и древесную кору: одну лошадь в день забивают. Как-то утром 11 моих рождественских гусей убили и съели единственную утку. После этого я каждому из своих командиров выдал по гусю в качестве подарка на Рождество и забил одного гуся, чтобы отпраздновать второе воскресенье адвента. Пришлось расстаться с лейтенантом Хэлгетом, бывшим офицером связи с 669-м полком, поскольку командиров взводов собирают для нового батальона, сформированного из снабженцев. На мне теперь регулировка движения в батальоне, устанавливаю радиоточку и две для батальона, чтобы держать связь с ротой! Моя пехотная рота потеряла еще троих из-за снайперов: у всех попадание в голову. Потери батальона на сегодняшний день: 16 убитых, 73 раненых.




Брошенные немецкие САУ «Мардер II» под Сталинградом

6 декабря 1942 года. Второе воскресенье адвента. Намело снега; вид из моего окна открывается чудесный, к тому же тепло, можно без шинели выходить на улицу. На участке 669-го полка из русских окопов через громкоговоритель раздавалось по-немецки: "Говорит солдат Полак. У меня все хорошо, кормят тут лучше, чем у вас. Переходите!". Ответили очередью из пулемета. Говорил либо переводчик, либо немецкий солдат после пыток, либо под угрозой пыток. В полдень Даммер и я съели жирного гуся, редкий деликатес в голодные времена, полностью насытились. Плюс у нас были музыканты из 670-го полка, которые должны были играть, прежде всего, для генерала, но Прель их послал ко мне, чтобы они исполнили короткую серенаду. Стол был украшен соответственно адвенту, две небольшие посылки от моей милой жены очень меня обрадовали; я их хранил до сегодняшнего дня, хоть Деблин принес их еще в ноябре. Железные подсвечники и мерцающие свечи прелестно украшают мой охотничий домик. Фотографии напоминают о доме, хотя лучше не думать об этом много. Моя любимая жена все еще не подозревает, что я не приеду на Рождество и что вечность отделяет нас от времени, когда, недели назад, мы жили в предвкушении праздника и торжества. Но кто знал, что нас тут окружат? Для Херцель это Рождество в одиночестве будет первым и грустным. Я не особо размышляю, прежде чем приступить к работе. Вечером пришло радиосообщение "снаружи". "Будьте уверены в нашей помощи! Фон Манштейн, фельдмаршал". Все вздыхают с облегчением, всё как-то налаживается.




Советские солдаты бегут в атаку под Сталинградом

12 декабря 1942 года. В хорошей компании празднуем 22-й день рождения Даммера. Он на чёрный день припас немного великолепных яств, так что мы ели картофельный салат, дебреценские сосиски, гусиный смалец, тосты, сладкие пирожные и т.п. В любом случае, было вкуснее, чем 200-граммовый дневной рацион хлеба. Лошадей постоянно забивают: мясо на вкус ничего, если сделать из него котлеты. Мы не получаем продовольствия, топлива или боеприпасов, слишком много Ju-52 сбивают. Вечером во время миномётного обстрела был убит унтер-офицер Маркманн из пехотной роты. Русские прорвались на 400 метров на участке полка справа, поскольку сидевшие в окопах развернулись и драпанули. Недостаёт воли к борьбе и лидерских качеств. У Аксая, где мы стояли в августе, разгорается битва между армией, посланной, чтобы нас освободить, и русскими, которых оттянули с нашего фронта и Бекетово.




Гранаты к бою

15 декабря 1942 года. В 10:00 по линии связи с Ia я услышал, что назначен командиром боевой группы "Мафф" (пр. Традиционно в вермахте боевые группы (кампфгруппы) назывались по фамилии командира. Принятие фон Лоссовым командования боевой группой "Мафф" закономерно привело к ее переименованию в боевую группу "фон Лоссов".), бывшей ранее 2-м батальоном 669-го гренадёрского полка. Я доложил офицеру Ia, который сказал мне, что капитан Мафф берёт 1-й батальон, который пойдёт в бой, как только "освобождение" подойдёт с юга. Нет больше батальонных командиров, так что выбор пал на меня, поскольку у связистов больше всего офицеров, и с ними пока всё в порядке. В полдень в неясных чувствах я запаковал свой багаж, очистил мой маленький домик и всё погрузил: вечером я написал письмо милой жене, после того как уведомил своих шокированных офицеров о внезапном отъезде и выдал инструкции Рексу и Даммеру. Так вот на войне, что ни день, то что-то новое; от командира специалистов — в командиры боевой группы, от связистов — в пехоту, из охотничьего домика — в дыру в земле, от дивизионного командного пункта — в окоп в 30 метрах от противника. Но держусь крепко кредо Бисмарка: "Я солдат Господа, и куда Он посылает меня — туда я должен идти"; я верю, что Он посылает меня куда надо и строит мою жизнь так, как Ему кажется верным.




Обед на скорую руку

16 декабря 1942 года. Теперь я ещё и пехотинец. В 07:00 я рапортовал моему новому командиру полка, полковнику Рюгеру, а затем отправился в расположение боевой группы "Мафф", которой я должен командовать. Мафф меня сердечно поприветствовал, ввёл в курс дела и прошёл со мной вдоль по системе траншей. У входа в траншею Утеха лежал мёртвый солдат; он был из моих ребят, направлялся в батальон с донесением. Капеллан-евангелист также был в окопах, посещал бойцов: у него с собой был граммофон, он поставил токкату и фугу Баха. Большевистские пули посвистывали над головой.




Раненый майор РККА с МР-40 и пленный немецкий солдат в деревне

17 декабря 1942 года. Этой ночью всё с ног на голову. В 4:00 пять русских проникли через правое крыло румынского сектора, трое залегли у "испанского наездника" (стальное препятствие), а двое проползли вперёд и достигли румынского командного пункта. Поскольку один из часовых только-только отлучился, второй в страхе убежал за ним: русские зашли, забрали пулемёт с позиции, оставили два своих пистолета-пулемёта — и назад через бруствер, одетые в свои белоснежные маскировочные костюмы; ещё бросили несколько гранат. Румын судили: очень печальная ситуация. И это "союзные народы" и союзники Оси, которым пели такую осанну на немецком радио! У меня их около 100 в боевой группе "фон Лоссов", среди них капитан Синжорзано, командир тяжёлого миномёта, хороший человек; и ещё лейтенант.




Советские офицеры осматривают захваченные немецкие мотоциклы BMW под Сталинградом

18 декабря 1942 года. В сумерках двое недорослей из числа сталинградской молодёжи проползли по оврагу у моих позиций. Им было сказано остановиться, их схватили и привели ко мне. Они сказали, что хотели посетить свою сестру в Бекетовке. Им по 13 лет, совершенные беспризорники, и было впечатление, что они темнят. Их доставили в отдел Ic в полк, где они спустя некоторое время сознались, что их 14 дней тренировал русский офицер, и им надо было узнать ответы на вопросы: "Где находятся румыны? Где пленные работают без присмотра? Какие тактические знаки стоят на перекрёстках? Где телефонные пункты связи?". Двое мальчиков только что закончили свои наблюдения и направлялись назад. Серьёзное дело для 13-летних парней! Поскольку они были шпионами, их расстреляли.
Что до моих двух часовых, то надо было подумать, как их наградить. В таких случаях нормой был бы отпуск или специальный паёк, но это нереально в котле: вручить нечего. Наконец, полковник принёс мне две пачки своих собственных сигарет. Для создания правильного понимания у солдат нужно награждать соразмерно условиям и в соответствии с имеющейся ситуацией. Предписанные наказания тоже трудноосуществимы. Если часовой заснул на пулемётном посту, лучшим наказанием будет удар по рёбрам. В мирное время это было бы расценено как "превышение должностных полномочий офицером по отношению к подчинённому" и наказывалось бы как таковое. Если я заору на бойца, русские меня услышат и бросят гранаты или откроют огонь. Если я освобожу часового от несения службы и запру его, он будет наслаждаться временным покоем и тишиной. Если я нагружу его по службе дополнительно, то мне придётся нести ответственность, если он из-за усталости не услышит подползающего противника, а я внезапно обнаружу русских в своём окопе. Если же я просто сделаю ему внушение и пообещаю кары в будущем, то для него тут ничего нового, и он просто пропустит мимо ушей. Настоящая проблема!




Советский солдат с красным знаменем над площадью Павших Борцов в Сталинграде

19 декабря 1942 года. Моя траншея (где-то с километр длиной) начинается в деревне Купоросное, в конце, на косе, идёт через сплетения разломленных стен, изгородей и домов к железнодорожной насыпи, проходит вдоль по ней на 100 метров и затем достигает открытой местности. Сосед справа — рота под командованием Утеха, в основном бойцы из связистов, 5-см противотанковое орудие и группа чуть далее; в центре — румынский взвод; левее — 6-я рота из 669-го полка, лейтенанта Зильберберга, с 3,7-см противотанковым орудием. В 300 метрах в тыл стоит резервный взвод вахтмайстера (пр. В вермахте вахтмайстерами именовались фельдфебели кавалерии и артиллерии.). Гизеке и румынский миномётный взвод с двумя румынскими и двумя 8,2-см русскими миномётами, командует капитан Синжорзано. На виадуке расположились мои подрывники, которые могут по проводам взорвать заряд на железнодорожных путях, если появится бронепоезд. На насыпи находятся наблюдательные посты для моих артиллерийских корректировщиков, рота пехотных орудий и миномёты. Всего у нас 220 человек, включая румын. 1-й батальон капитана Руффа стреляет на правом фланге; за нами остались велосипедисты и резервный батальон 71-й пехотной дивизии в прекрасном "воскресном порядке", т.е. три линии одна за другой. Этим бояться нечего: мы как часовые, у нас хорошо оборудованные позиции, так что они могут стрелять прямо поверх нас. Почти незаметные для противника, они роют себе позиции за нашей спиной, пока я тут один в левом секторе теряю по три человека каждый день. В моей боевой группе 4 офицера, 15 унтер-офицеров, 85 бойцов, плюс 120 румын. Из них 2 офицера, 8 унтер-офицеров, 60 бойцов и 5 румын — короче, 120 человек, распределены по линии траншей, чтобы удерживать южный периметр Сталинграда. За ними только одно противотанковое орудие или расчёт там или сям, и если русский пройдёт здесь, теоретически он может наступать, пока не дойдёт до Германии — если кто-то не будет наступать по-умному, конечно. В излучине на Дону русские выдавили итальянцев дальше на запад, так что наша "освободительная армия" там и встала. Из-за этого, вероятно, только к концу января "вскроют" котёл.




Колонна немецких пленных выходит из разрушенного Сталинграда

21 декабря 1942 года. Вчера утром через "ножничный" перископ на своём наблюдательном пункте я пожирал глазами русского корректировщика в "Красном доме". Он пробил себе дыру в стене дома, стоял в темноте, наводил миномётный огонь и немного постреливал из снайперской винтовки. У меня руки чешутся засадить ему пулю! Упросил командование полка, получил разрешение на 6 снарядов и помогал в указании командиру пехотного орудия. Первый — совсем недолёт, ствол замёрз. Несколько следующих приземлились вокруг дома, и я думаю, что увидел, как русский получил должное, пока пробирался через траншею. Жаль, у нас так мало снарядов, что приходится сначала просить разрешения, а затем уж только открывать огонь по заслуживающей того цели. Так что пришлось прерваться, а дом-то и не задели. Но нам понравилось!




Замерзшие немецкие солдаты в снежном укрытии в Сталинграде

22 декабря 1942 года. Ночью зазвонил телефон. Лейтенант Зильберберг, сосед слева, принёс плохие известия. Русские разведчики заползли на пулемётный пост в траншее, в то время как немецкий часовой пошёл за перчатками в соседний блиндаж. Русские бросили гранаты; блиндаж обрушился, трое раненых. Они утащили румынского часового. Была тяжёлая перестрелка, но разведчиков и след простыл. Румын пропал навсегда.




Советские солдаты ведут огонь из 45-мм противотанковой пушки по немецким позициям в Сталинграде

24 декабря 1942 года. Сочельник настал, но никакого тебе рождественского настроения. Я провёл весь день в мыслях о моих любимых и родных, которые, укрывшись в дому, скорее всего, отметят этот волшебный праздник в лучшем расположении духа, чем у меня. Я оторван от вас вот уже семь месяцев: мы думали, что будет иначе, надеялись вместе провести несколько праздничных недель. Но нам стоит оглянуться и увидеть, что же осталось красивого, вдохновляющего и хорошего посреди этой жестокой войны, и не грустить, если жизнь требует многого от нас. Так что мои мысли снова и снова радостно возвращаются к моей любимой семье, несмотря на неблагоприятные внешние события. Мы живы и здоровы: что особенно прекрасно в этом празднике, так это то, что можно собраться вместе друг с другом трижды. И хотя на земле нет мира, и люди наслаждаются войной, вечером я читаю в рождественской истории лаконичные слова – "Не бойся!", и это мой рождественский девиз в этом году. Украсил рождественский стол: ветвь с адвента, знамя, два маленьких ангела и фотографии моих любимых.
Утром пришли мои офицеры, принесли мне коньяк, хлеб, бисквиты, шоколад, сигареты и поднос со стаканами, сделанными из снарядных гильз – но симпатичные, ничего военного в них нет! От генерала через Штайнхегера я, как глава связистов, получил посылку для руководящего офицера: шоколад, вишнёвый ликёр и сигары, а полковник [Рюгер] подарил мне бутылку как своему командиру боевой группы. Так что стол был скоро полон. После полудня я обошёл солдат в окопах; они стояли там, как и всегда, вымотанные и грязные часовые, держащиеся только благодаря гигантскому усилию воли. Радость от посылки, которую получил каждый офицер, была особенно яркой, так как в ней были продуктовые наборы, и ещё было что покурить. С удовлетворением отметил, что связисты относятся к своим гораздо лучше, чем пехотинцы, противотанкисты или артиллеристы. С нашим дневным рационом в 200 грамм хлеба и водянистым бульоном на мясе лошадей это особенно важно.




Могилы немецких солдат в разрушенном Сталинграде

У нашего рода войск сохранились бочки [с мукой], и теперь мы пекли хлеб и бисквиты из запасов пшеницы. Когда я шёл по траншее, возвращаясь в свой блиндаж, по радио играли рождественские гимны. Я раскрыл письма от моей жены и маленькую Библию, и только собирался насладиться, когда около 04:00 зазвонил телефон, и в трубке Утех возбуждённо завопил: "Русские сидят в моём окопе!". Так вот он какой, наш рождественский подарок! Спокойно отдал ему приказ установить, где и сколько русских, поднять резервный взвод, миномётчиков и артиллерийского наводчика, а также обсудить с батальоном справа, с капитаном Маффом, как мы можем оттуда контратаковать.

Спустя полчаса мы выяснили: шесть русских в маскхалатах переползли из своего окопа — где-то 30 метров от нас — в наш. Унтер-офицер Клир из моих связистов направился прямо в свой блиндаж, поднял тревогу и почти уже дошёл до ближайшего оружия, когда его обстрелял из пистолета-пулемёта русский, что стоял в окопе; Клир упал с ранением в верхнюю часть бедра. Бывший рядом пулемётчик бросил гранаты, заставив русских отступить. Они также попали под огонь нашего MG, когда запрыгивали назад в свой окоп. Один заорал, как если бы его задело, второго тащили раненого. Второй раз сегодня не полезут. Я приказал отстрелять несколько мин в их траншею, затем всё стихло. Оставались начеку на протяжении всей ночи, так как была возможность, что большевики будут пытаться помешать нам справлять Рождество. Я тоже был на ногах, пил зерновой кофе, чесал языком с Волтером, зажёг свечки, читал письма, пришедшие 1 декабря, и мечтал оказаться в моём невыразимо прекрасном раю в Мюнхене. Какие большие глаза сделал бы Клаус Петер, стоя у рождественской ёлки, и его столь глубоко [мной] любимая мама вспомнила бы о Сталинграде, а я вспомнил бы с большой любовью о ней — мысли встретились бы, поскольку почту я всё так же не получаю. Я стоял у входа в свой блиндаж; была звёздная ночь. Пулемётные очереди свистели над головой; из окопов доносился звук миномётных разрывов. Это было настоящее Рождество на боевом посту; но в следующем году мы точно отметим его дома, и тогда я расскажу тебе, моя любимая, о тех днях, когда мы бесконечно желали себе "тихой ночи".




Гора копыт лошадей, съеденных окруженными в Сталинграде немцами

25 декабря 1942 года. Ночь прошла спокойно. После полудня произошли очень неприятные события. Всего лишь за час или два двое румын дезертировали. Одного заметили, и он получил гранату за свой поступок, ранившую его; второй беглец замечен не был, поскольку ближайший часовой задремал. Оба румына перебежали во вражеский окоп. Поскольку они выдадут всё наше расписание, я изменил время смен, обедов и т.п. и приказал, чтобы ротный командный пункт охранялся, несмотря на то, что земля промёрзла. Вокруг пулемётных точек поставим "испанских наездников" и проволочные заграждения, чтобы русским было сложнее подобраться, а румынам — выбраться. Тем вечером ещё один из наших "братьев-союзников" отказался заступать на пост, пока не получит суп. Был отправлен к Синжорзано и там избит. Поможет ли? 20 ноября эти люди потеряли всё, что имели, у них не было зимней одежды, почти не было хорошей обуви, никакого подвоза, они были очень голодны. Я распорядился, чтобы румыны получали такой же паёк, как немцы, и поменял тех румын, которые мне казались ненадёжными. Увы, пехотинец украл из блиндажа около 200 марок, так что было много неприятных эмоций в рождественский день.




Советский солдат показывает товарищам немецкие караульные боты

26 декабря 1942 года. День рождественских подарков был куда как радостнее. Утром я полтора часа продирался в своё подразделение, пробиваясь через хрустящий снег и злой ветер с востока. В моём доме принял чудесную горячую ванну и с удовольствием надел чистое бельё. Торжественное событие для "фронтовой свиньи" (пр. Frontschwein — воен. жарг. фронтовой солдат, фронтовик. Может также использоваться в уничижительном смысле как "пушечное мясо".). После этого два моих верных офицера потчевали меня тушёным гусем с горохом, красным вином и пудингом. Это была настоящая сказка, и на вкус отлично, сервировано на фарфоровых тарелках и белой скатерти. С точки зрения пехотинца, именно тут, на дивизионном командном пункте, начинается Этап [слово в значении "ближайший к фронту тыл"]. Не нужно постоянно жить в страхе уснуть и быть утащенным во вражеский окоп. Даммер подарил мне прекрасный деревянный подсвечник, сделанный русским, а я всем подарил по маленькой книжке, которые моя жена предусмотрительно завернула в посылку к адвенту. Позже удалось немного поговорить со всеми офицерами; увы, пришлось покинуть это спаянное сообщество товарищей, которое стало мне так дорого, и вернуться в свою боевую группу.

Противостоящих нам русских, похоже, сменили. Новые стреляют по новым местам. Стало больше снайперского огня: трое бойцов пали за один день в траншее, когда слишком высоко поднимались. Русские наглеют, нам надо преподать им урок. Но наша пехота абсолютно вымотана, и у неё нет терпения сидеть два или три часа в засаде, словно хороший охотник, до тех пор, пока не появится русский. У нас нет ни телескопических перископов, как у них, ни такого количества бойцов. В течение нескольких дней росло количество случаев опухания ног от мороза. Лица выглядят кошмарно: это "полевой нефрит", вызванный переохлаждением почек. Заболевшие должны быть эвакуированы, 22 за четыре дня. Как и с большинством срочных медицинских заболеваний, младший хирург тут не помощник. Диагноз трудно поставить, запросто это может быть другая болезнь и т.п.

Медицинская помощь здесь, на передовой, вообще за гранью. Раненый в живот боец лежит в полковой операционной два дня, так и не прооперированный. Когда я с полковником шёл по траншее, мы обнаружили румына, лежавшего в снегу с ранением головы. Я подумал, что он умер, была ночь и вокруг ни души. Но он всё ещё хрипел. Санитар сказал, что он назначил двух румын помочь отправить раненого в тыл. Он не удостоверился, сделали ли они это, они, наверное, его не поняли, так он думал; в любом случае, ничего и не было сделано. Настолько бессердечным и безразличным стал этот солдат, какая жалость. Хорошие бойцы погибли, офицеры — хуже некуда, усталость от войны растёт. Мы входим в 1943 год в состоянии мировой войны. Нам, офицерам, предстоит гигантская работа, которая, к сожалению, другими не осознаётся и не понимается никем. Но я вдохну в них жизнь! Кнутом и пряником! Только так можно вести за собой людей, благодаря силе своей личности, а не звёздам на погонах.



Советские солдаты проходят мимо трупов немецких солдат в Сталинграде